НОЧЬ БЕЗ ОСОБЫХ СОБЫТИЙ
Рудольф Буруковский, профессор КГТУ, доктор биологических наук

В средние века родилась поговорка о том, что люди делятся на три категории: умных, дураков и ходящих в море. В наши дни она звучит курьезом, но и сегодня я иной раз слышу ее интонации у людей и сухопутных, и моряков: вот, мол, мы, моряки, полжизни теряем впустую! Но я никогда не мог с этим согласиться.

Да, конечно! Жизнь моряка не сахар. И не знаю, что труднее: качка, 16-18-часовой труд, замкнутый коллектив, из которого до конца полугодового рейса никуда не денешься (разве что за борт!). Не последнее место занимает здесь и разлука с близкими... Каждому свое.

Но стоит ли повторять избитую истину, что ничего не дается даром? Мы платим за все - каждым своим шагом, каждым своим действием. Другое дело: окупается ли это? Не знаю, кому как, а мне кажется - да! Окупается! И океан, равнодушный, а частенько враждебный, способен подарить человеку нечто, заставляющее позабыть цену, которую мы ему платим. Перечислять можно долго. Но вот лишь одна ночь, в течение которой не произошло никаких особых событий.

Не припомню подробностей того дня. Помню лишь, как стемнело и я, оторвавшись от своих записей, обратил внимание на то, что мы лежим в дрейфе. Привычный слух это определяет с легкостью, хотя бы по изменению характера шума, который создаёт струя воды, бьющая из шпигата рефотделения. Она обычно составляет основной звуковой фон в нашей каюте. Теперь вода плескала совсем по-другому и покачивали нас с борта на борт. Все ясно! Я выглянул в иллюминатор и увидел: на баке зажгли прожектор, и его луч выхватывает из сгустившейся ночной темноты аквамариновое струящееся пятно на поверхности воды.

Я полез под умывальник, где держал свои рыболовные снасти, и вытащил джиггер - кальмарную удочку. Так называется леска с привязанным к ней продолговатым ярко окрашенным керамическим веретенцем, вооруженным двухъярусным венчиком крючков на конце. Действие джиггера основано на привычке кальмаров без разбора кидаться на яркие предметы. А поскольку он хватает приманку не ртом, а руками, крючки расположены по кругу. С какой бы стороны не схватился за джиггер кальмар, его встретят острые жала.

На палубе уже собрались "охотники". Мы располагаемся у подветренного борта. Наше суденышко раскачивается на мощной океанической зыби Гвинейского залива, но за месяцы рейса это стало настолько привычным, что не ощущается. Я наваливаюсь грудью на планширь и всматриваюсь в глубину, пытаясь что-нибудь там разглядеть. Чернота вплотную обступила нас, обволокла, полусферическим колпаком накрыла судно, прижала его к воде.

Тихо. Даже стук вспомагача не доносится сюда со спардека. Вот теперь я начинаю воспринимать размеры этой зыби, которая, невидимая в ночи, своими великанскими руками ворочает судно. Для меня это выглядит так, словно вода вдруг убегает куда-то далеко вниз, обнажая заросший зелеными космами борт с белеющими среди них многочисленными "морскими уточками" - усоногими рачками; потом на мгновение замершая в своем далеке глянцевитая поверхность вдруг словно кидается мне навстречу, выпучивается, как поверхность капли ртути, замирая в каком-то десятке сантиметров от лица, и опять проваливается.

В эти мгновения я и напрягаю зрение, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в струящемся, пронзительно-голубом кристалле, что высвечивают наши прожектора во мраке.
Сначала не было видно ничего, кроме синих светящихся волокон, сплетающихся и расплетающихся, ускользающих куда-то вниз, в недосягаемую глубину. Но вот на их периферии проявились какие-то бледные призраки, словно влекомые неведомой силой. На самом-то деле она мне очень ведома. Судно дрейфует, и они двигаются относительно судна, но обстановка диктует свое восприятие, и я умом профессионала-биолога понимая одно, глазами созерцателя воспринимая другое, и не пытаюсь примирить это противоречие.

А призраки плывут, плывут один за другим. Вот целая вереница сцепленных между собой белесых полупрозрачных "пришельцев" вплывает в освещенное поле... Тут уже биолог во мне не выдерживает, отодвигает созерцателя, и я хватаю сачок. После нескольких попыток добыча на борту, и я убеждаюсь, что неведомые призраки - самые обычные сальпы. Эти далекие родственники нас, позвоночных, имеют вид полужестко-студенистых прозрачных кристаллов, образующих иногда целые цепочки - колонии, которые парят в толще воды, отцеживая из нее свое пропитание.

Тайна раскрыта, но очарование от этого шествия призраков не уменьшилось. К нему добавилось удивление: черт возьми, да как же их много! Они плывут и плывут, неторопливо и словно бы величаво пересекая освещенную зону и уходя под борт. А я вспомнил, как однажды наблюдал еще большее количество пиросом - родственниц сальп. Эти животные, похожие на хрящеватый полупрозрачный, слегка окрашенный в розоватый цвет пупырчатый сплющенный цилиндр, словно обсосанная конфета, обитают в толще воды. Мы тогда поймали тралом, наверное, тонн пять пиросом. В каждой ячее объячеилось их по десятку. Они превратили трал в нечто неприлично-карамельное. А вечером, когда мы так же, как сейчас, лежали в дрейфе, я наблюдал, как прямо по поверхности воды их влекло куда-то мимо судна тысячами и тысячами.

Уж не помню, что было у меня в руках, но я без всякой задней мысли швырнул это в воду и попал прямо в пиросому. А она в ответ, словно обидевшись, вспыхнула бело-фиолетовым светом, как бы оправдывая свое название (пиросома - буквально "огненное тело"). Нам это понравилось, и мы в тот вечер долго развлекались, заставляя пирсом выражать свои эмоции.

Мои воспоминания прервала качурка - морская ласточка. Эта маленькая черная птичка из буревестников вдруг ворвалась в освященную полусферу и, ослепленная, заметалась, пока ударившись о рубку, не рухнула на палубу. Кто-то взял ее и унес на корму, чтобы там в темноте выпустить. И словно в ответ снова что-то крылатое вылетело из черноты над самой водой, гулко стукнулось о борт прямо перед моим лицом, шлепнулось о воду и замерло, растопырив крылья. Ба! Да это же летучая рыба! А вот еще одна - уже по-рыбьи, а не по-птичьи, ворвалась в освещенную зону, заметалась в ней крутыми зигзагами и снова исчезла в темноте, оставив в одиночестве свою оглушенную товарку.

А это кто еще, что за рыба? Неизвестный посетитель, усиленно работая одним лишь кончиком хвоста, проплыв под самым бортом, развернулся, чуть накренившись на вираже и показав свой бок.

А, старый знакомец! Эта рыбеха в последние годы задала работы специалистам. В просторечии называется она курок. На своей спине рыба несет крупный зазубренный рог, который скорее сломаешь, чем прижмешь к спине. А за этим шипом торчит маленький, тоненький шипик, связанный с предыдущим перепонкой. Нажмешь на него, как на курок, и первый могучий рог послушно уляжется в специальную ложбинку на спине. Рыба покрыта не чешуей, а чем-то вроде брони с тисненым по ней замысловатым рельефным рисунком. Из маленького рта торчат сросшиеся вместе в костные пластинки зубы, как бы предназначенные что-то откусывать. Как ни странно, в фас эта рыба - вылитый козел с его горбатым носом и выпуклыми глазами. Ясно, почему по-латыни она названа Балистес каприскус, т. е. Балистес-козлик.

Ранее они были известны лишь на мелководьях, в небольших количествах, но в последние годы что-то случилось: численность их на мелководьях Западной Африки резко возросла, и не редкость, когда вытягивают трал, битком набитый курками. И тут начинается кошмар для палубной команды и для нас, "науки" (так нас зовут на судне). Сколько проклятий сыплется на головы бедной рыбехи, с сухим костяным треском бьющейся в трале! Ведь ее не вытряхнуть из кутка: своими растопыренными шипами она цепляется за все, и потом долго мы выбираем из улова их полуразложившиеся остатки. А это, как вы, наверное, догадываетесь, удовольствие не слишком большое.

Одновременно стайки этой, казалось бы типично донной рыбы стали попадаться в открытом океане, особенно около различных плавающих на поверхности предметов. Только ляжем в дрейф, а они тут как тут: крутятся у борта.

Как они здесь оказались? Предполагают всякое, но большинство сходится на том, что они теперь типичные приживалы при морских судах. Ведь каждое судно как бы тащит за собой "чехол" из морской воды, в котором и держатся "козлики". Но с другой стороны, я встречал их около всяких плавающих в воде объектов: бочек, оторвавшихся буев и т.п. Что их гонит в океан? Любопытство или, что вернее, огромная численность собратьев на шельфе, ограничивающая их в пище? Меня долго интересовало, что же они едят здесь? Может они держатся вблизи судов, чтобы откусывать с днища морских уточек? Это ведь им по зубам. Но в желудках пойманных мы как правило находили такие "деликатесы", как вареный лук, макароны, даже ... картофельные очистки - камбузные отходы. Вот вам и "козлик"! Не "козлик", а наглядное пособие по биологии.
Тут тебе и преадаптация, т. е. как бы изначальная приспособленность к тем условиям, в которых данный вид никогда не обитал. И действительно, наш "козлик" бесстрашно плавает над океанской пучиной, словно ему судьбой было это предназначено.

Тут и волны жизни - вспышки численности, одна из которых, может быть, и погнала нашего "козлика" вслед за морскими судами за пределы привычного мелководья.

А что ждет впереди его потомков? Неведомые ему (да во многом и нам) генетико-автоматические процессы? Его величество естественный отбор и длинная цепь превращений, которая когда-нибудь через тысячи лет, может быть, приведет к возникновению нового вида?
А этому зубастому негоднику, что рыщет в световой зоне, оживленно помахивая хвостиком, и невдомек.

Но вот рядом с ним начали сновать какие-то мелкие рыбешки. Иногда они даже выпрыгивают из воды, и тогда в прожекторе угольком зловеще вспыхивают их глаза, отражающие свет. Это так называемые светящиеся анчоусы, которые к настоящим анчоусам (хамсе) никакого отношения не имеют.

Созерцатель опять отступает, я снова хватаю сачок и после нескольких промахов добыча лежит у меня на ладони. Тупорылая рыбешка сантиметров пяти была лишена привычной нашему взгляду серебристой чешуйной кольчуги. Она одета в нежный иссиня-черный покров, который уже обтрепался от встречи с сачком. А в трале как правило он обдирается полностью, до мяса. По этому одеянию "феи ночи", как и положено, разбросаны звезды, вспыхивающие серебристыми огоньками. Это фотофоры - светящиеся органы. Среди них есть и настоящие светящиеся органы, и просто серебряные зеркальца, отражающие свет. Их беспорядочность кажущаяся. На самом деле каждый фотофор - строго на своем месте. Их совокупность - как паспорт рыбы, позволяющий определить, к какому виду она относится. Крупные относительно маленького тельца глаза занимают полголовы. Я слегка потянул за нижнюю челюсть. Да-а-а-а! Пасть совсем не для феи, скорее для бабы-яги!

Научное название светящихся анчоусов - миктофиды. Их множество видов, довольно трудно различимых даже для специалистов. Они обитают в толще воды от поверхности до 700-800 м, образуя порою мощные, но разреженные скопления, эхо от которых на ленте самописца эхолота наш штурман называет выразительным словом "мура", а специалисты - обитателями ЗРС - звукорассеивающих слоев. Ночью они подымаются к поверхности, как сейчас, а днем концентрируются на глубинах 200-300 м. Именно эти иллюминованные рыбешки — главная пища океанических кальмаров, которых мы поджидаем.

... А время идет, отмеряя свои отрезки приходом и уходом валов зыби, ритмичным поскрипыванием в такт качки какого-то блока, взмахами маятника мачты, которая клотиковой лампой чертит по черноте беззвездного неба.
Продолжение следует